Дорогие мама и папа, пишу вам я, ваш сын Дядя Фёдор из Шаолиня, недавно я обрёл просветление и отказался от оценочного восприятия, так что дела у меня..... — никак.....
Сидят на середине реки в лодке три монаха: христианский, католический и еврейский. Они ловили рыбу. Кончился у них хлеб. Поднялся христианин и говорит: — Я схожу за хлебом. Перешагнул через борт лодки и пошёл по воде до берега, купил хлеба и вернулся тоже по воде... Никто ничего не сказал. Вдруг кончилась у них наживка. Поднялся католик, перешагнул через борт лодки и пошёл по воде до берега, достал наживки и вернулся тоже по воде... Опять никто ничего не сказал. Вдруг у них кончилась вода. Встал еврей и говорит: — Я пойду за водой. Перешагнул через борт лодки и, как топор, пошёл на дно... Христианин и католик переглянулись: — Надо было сказать ему, где камни находились.
С самого детства, ем бутерброды, исключительно колбасой вниз, потому что, как говорил кот Матроскин: "Так бутерброд гораздо вкусней". У меня нет причин не доверять говорящему коту.
Идёт почтальон Печкин подвыпивший, а навстречу Матроскин на велосипеде. — Гражданин Кот, откуда у Вас велосипед? — Вы пили, я – не пил, всё денежки копил – вот и купил. Идёт опять почтальон Печкин подвыпивший, а навстречу Матроскин на мопеде. — Гражданин Кот, откуда у Вас мопед? — Вы пили, я – не пил, всё денежки копил – вот и купил. Через месяц едет Матроскин на мопеде, вдруг навстречу ему почтальон Печкин на мотороллере. — Гражданин Печкин, откуда у Вас мотороллер?! — А я бутылки сдал.
В те далекие времена, когда в Ирландии было много отшельников, три святых монаха, отвратившись от суеты мирской и пустой болтовни, решили покинуть свет, чтобы обрести покой, божественную тишину и отрешенность на уединенном острове Иниш Койл. Они выстроили себе из камня лачугу и там, в тишине, предавались посту, созерцанию и размышлениям. За весь год этой святой жизни они не произнесли ни единого слова. Когда же первый год прекрасного служения Всевышнему завершился, один из них молвил: — Разве наша жизнь не исполнена добра? В конце второго года второй монах ответил: — Исполнена. А когда третий год был на исходе, третий святой отец поднялся, опоясался, взял свой псалтырь и молвил: — Я ухожу, чтобы обрести тишину. На Иниш Койл для меня слишком много речей.